Э.В.Ильенков
Из
кн.: Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах.
М.: Политиздат, 1968
Дело,
врочем, вовсе даже и не в кибернетике. Известная
фантастическая драма Карела Чапека «РУР», по ходу действия
которой армия
бездушных «роботов» поднимает восстание против человечества
и одерживает над
ним полную победу, была написана задолго до того, как мир вообще
услышал про
кибернетику. А еще раньше поэт М. Волошин написал такие строки:
Как нет изобретателя, который,
Чертя машину, ею не мечтал
Облагодетельствовать человека,
Так нет машины, не принесшей в мир
Тягчайшей нищеты
И новых видов рабства.
Односторонняя
оценка машины поэтом не случайна. Ведь горький опыт
давно – и до, и независимо от всякой кибернетики – научил
людей, что любое
гениальное открытие, любое изобретение и техническое новшество могут
быть
одинаково успешно использованы и на благо человеку, и во вред ему.
«Открытие
цепных атомных реакций, – писал Альберт Эйнштейн, – так же
мало грозит
человечеству уничтожением, как изобретение спичек; нужно только сделать
все для
устранения возможности злоупотребления этим средством... Освобождение
атомной энергии не создает новой проблемы, но делает более
настоятельным
разрешение старой проблемы». То же самое можно повторить и по
отношению к
кибернетике. Так что страхи перед опасностями, которыми грозит человеку
«машина», обязаны своим возникновением вовсе не кибернетике
как таковой.
Кибернетическая техника в этом отношении ровно ничем не отличается от
любой
другой техники, и даже просто от привязанного к палке булыжника, с
помощью
которого наши малоразвитые предки могли одинаково хорошо и добывать
себе
пропитание, и проламывать череп ближнему.
Поэтому
вовсе не «влияние некоторых фантастических сочинений»
порождает у людей опасения перед возможными последствиями развития
техники и
вовсе не «бессмысленная психологическая рутина» мешает им
предаваться розовому
оптимизму по поводу обещаний осчастливить мир изобретением машины умнее
и
сильнее любого живого человека. У таких опасений куда более резонные
основания.
Просто-напросто люди, живущие на нашей грешной земле, понимают, что
кроме
добрых намерений изобретателей существует еще и упрямая
действительность –
реальное человеческое общество (социалистическая и капиталистическая
системы с
их противоположными интересами и устремлениями), вынужденное решать
вполне
реальные, а не фантастические проблемы.
Речь,
следовательно, идет вовсе не о том, чтобы запугивать людей
грядущими кибернетическими или какими-нибудь еще техническими чудищами,
и не о
том, что может, а чего не может кибернетика. Допустим, что она может
сделать
все, чего мы от нее пожелаем получить. Тем более важно подумать и как
можно
точнее сформулировать, чего именно мы от нее хотим, чтобы потом не
рвать на
себе волосы и не говорить, что нас неправильно поняли. И постараемся по
мере
сил оставаться на почве твердо установленных фактов, избегая рассуждать
о том,
что «может быть», а «чего не может быть
никогда». Будем рассуждать о том, что
есть.
А есть
– человек, способный, плохо ли, хорошо ли, мыслить. И есть
машина, мыслить пока
что не умеющая. И есть проблема «Человек – Машина»,
которую можно решать и
которая действительно решается нынче на земном шаре по-разному и в
теории, и на
практике. Решается, само собой понятно, людьми – с помощью или
без помощи
машин. Проблема, которую кибернетическая техника не только не снимает с
повестки дня, но даже ставит еще острее.
Человек,
имея дело с машиной, в действительности имеет дело с
другим человеком, с ее создателем и хозяином, и Машина – только
посредник между
людьми. Проблема «Человек – Машина», если покопаться
в ней чуть поглубже,
оказывается на поверку проблемой отношения Человека к Человеку, или, как выразился бы философ
старой закалки, проблемой отношения Человека к самому себе, хотя
отношения и не
прямого, а «опосредствованного» через Машину.
До
этой истины люди докопались, однако, не сразу. Вначале им
казалось, что беды и разорение причиняет им именно Машина, и
понадобилось ее
разломать, чтобы убедиться, что за ни в чем не повинной машиной
прятался
«машинист» – такой же человек, как и они сами,
– ее собственник, ее хозяин,
Правда, урок отсюда извлекли далеко не все, и наивное представление о
Машине,
как о злодее, сохранялось еще столетия. И даже до сих пор многие люди
проклинают Машину – «Демона Машинерии», –
вместо того чтобы разглядеть сквозь
грозный и непроницаемый для невооруженного глаза образ лицо своего
подлинного
врага. Так возник миф о Машине-злодее, о Машине-демоне, о Машине
– враге
человечества. Миф, который имеет и своих присяжных философов, и своих
бардов.
Уже цитированный нами поэт восклицал:
Машина победила человека:
Был нужен раб, чтоб вытирать ей
пот,
Чтоб умащать промежности елеем,
Кормить углем и принимать помет.
И стали ей тогда необходимы
Кишащий сгусток мускулов и воль,
Воспитанный в голодной дисциплине,
И жадный хам, продешевивший дух
За радости комфорта и мещанства...
Если
бы поэт дожил до наших дней, он, наверное, очень сильно
удивился бы, услыхав, как люди спорят о том, поднимет или не поднимет
Машина
грядущего бунт против Человека, сможет она его поработить или не
сможет...
Зачем же ей поднимать бунт против Человека, когда она уже давным-давно
превратила его в своего жалкого раба и лакея? Вопрос для поэта
составляла как
раз обратная перспектива: сможет или не сможет Человек сбросить с себя
ярмо
позорного рабства? Сможет ли он когда-нибудь стать умнее и сильнее
Машины? Или
будет деградировать и далее, а Машина – становиться все
совершеннее,
эффективнее и оптимальнее, все хитрее и могущественнее?
Что
ответил бы кибернетик поэту?
Он,
вероятно, стал бы здесь на нашу сторону и стал бы доказывать, что вовсе
не
Машина сама по себе превращает одного Человека в Раба, воспитанного в
голодной
дисциплине, а другого – в Жадного Хама, продавшего свое
человеческое
достоинство за радости комфорта и мещанства; что Раба эксплуатирует
вовсе не
Машина, а именно Жадный Хам с помощью машин, что виной всему – не
бездушная и
бесчеловечная Машина, а бездушие и бесчеловечность отношений Человека к
Человеку, внутри которых Машина и в самом деле выступает как орудие
выжимания
пота и крови из живого человека. Он стал бы доказывать вместе с нами,
что надо
не проклинать и ломать Машину, а надо изменить способ отношений
Человека к
Человеку, который превращает одного в безмозглого раба при машине, а
другого –
в бездушного, хотя и неглупого, жадного хама-лакея, на свой лад
прислуживающего
Машине, хотя и думающего, что Машина служит ему...
Тут
кибернетик, конечно, был бы прав против поэта. Но он вынужден был бы
тем самым
признать, что, если говорить не о туманных перспективах грядущего, а о
том, что
есть, поэт нарисовал очень верный и очень страшный образ, описал
совершенно
реальное положение вещей, хотя объяснил его в своем описании
превратно... Ведь
в науке, называемой «политическая экономия», этот образ
имеет свой точный
эквивалент.
«Жадный
Хам» называется в ней «владельцем капитала»,
«собственником средств
производства», а «раб, воспитанный в голодной
дисциплине», определяется как
«владелец рабочей силы», как «наемный рабочий».
Машина и тут и там называется
одинаково.
Однако
политическая экономия объясняет, а не просто описывает
фактическое положение вещей. Она показывает, какая именно сила
превращает
одного человека в раба, а другого – в хама при Машине. Не Машина,
не сила
Машины. Сила Рынка, сила стихии купли-продажи, то есть такого способа
отношений
человека к человеку, где живую плоть человека можно продавать и
покупать,
одалживать и брать в долг как любую другую «вещь» –
как кочан капусты, токарный
станок, киловатт электроэнергии или тонну урановой руды. Сила стихии
товарно-денежных отношений, где человек не только может, но и вынужден
продавать самого себя, силу своих рук и своего мозга другому человеку,
хотя бы
и на время, а не на всю жизнь, как в далекую пору рабовладения.
Политическая
экономия ясно показала, что если Человек продает
себя, свой мозг, свои руки и все остальные органы своего тела за деньги
или за
вещи другому человеку, то он неизбежно становится Рабом этих денег и
вещей, а
поскольку они принадлежат другому человеку, то – через вещи
– лакеем этого
другого человека. А тогда, в итоге, получается уже совершенно логично и
неизбежно та самая картина, которую нарисовал поэт. В обществе, где
господствует частная собственность, Человек становится полным Рабом
вещей,
живой труд попадает в подчинение труду «мертвому»,
«овеществленному» в виде
золотых монет, в виде домов, никелированных холодильников, нейлоновых
подштанников, чугунных колес, медных проводов, германиевых
полупроводников,
бешено крутящихся лент конвейеров, недреманных очей телевизоров,
– словом, всех
тех мудреных и немудреных устройств, которые только может изобрести
человеческий гений...
И
получается, что уже не Человек трудится с помощью Машины, а, наоборот,
Машина
работает с помощью Человека. Не Машина служит ему, а он прислуживает
Машине. Не
Человек использует Машину, ее силу и мощь, а Машина использует
Человека,
потребляя его живую плоть точно так же, как и любое другое сырье, а
энергию его
рук, мозга и нервов – точно так же, как она потребляет
электроэнергию или
энергию расщепленного атома.
Но
ведь Машина-то остается Машиной и даже делается все более
совершенной, эффективной и оптимальной, все более хитроумной и
могущественной,
а Человек все больше и больше утрачивает от своих человеческих
достоинств,
передавая свои способности, одну за другой, Машине... Над этим
постоянно бьется
инженерная мысль. Машина тем самым все больше и больше превращает
Человека в
свое «говорящее орудие», в недостающую деталь своего
механизма и заставляет его
– как и все другие детали – работать на полную катушку, на
износ, до изнеможения.
И поскольку тысячи и тысячи отдельных машин связаны единством
технологического
процесса в одну грандиозную Большую Машину, а Человек прислуживает лишь
отдельному, частному звену Машинерии, постольку он реально (а вовсе не
в
фантазии) играет роль «частичной детали частичной машины».
Иными словами,
проблема состоит в том, чтобы Человеку возвратить утраченную им власть
над
миром машин, чтобы превратить Человека в умного и сильного Господина и
Хозяина
всего созданного им грандиозного, хитроумного и могучего механизма
современного
машинного производства, чтобы Человека сделать умнее и сильнее, чем
Машина.
Почему
мы пишем здесь Человек и Машина с заглавной буквы? Не
потому, что обозначаем этими терминами некоторые
«определения»,
сконструированные нами теоретические образы, отражающие то одинаковое,
то
абстрактно-общее, чем характеризуется каждый отдельный человек и каждая
отдельная машина. Нет, Человек здесь – реальное современное
человечество, то
есть вся совокупность живых людей в их взаимных отношениях друг к
другу, –
совокупность общественных отношений, завязавшихся между ними по поводу
производства. А Машина с большой буквы – опять-таки вся
совокупность созданных
цивилизацией машин и механизмов, включая сюда даже и буржуазную
государственную
машину.
В этом
смысле «сделать Человека умнее и сильнее Машины» –
означает прежде всего
разумно реорганизовать все взаимоотношения человека с человеком,
преобразовать
общественные отношения между живыми людьми, между классами, изменить
способ
отношений Человека к самому себе.
А эта
проблема – отнюдь не морально-психологическая, какой она иногда
кажется, тем
более – не техническая. Это, как показала политическая экономия,
проблема
разделения труда, классовых противоположностей, проблема распределения
между
людьми деятельных функций и способностей, необходимых для того, чтобы
Большая
Машина современного производства работала ритмично, без кризисных
срывов, без
трагических неисправностей, в результате которых она вдруг начинает
производить
бедствия вместо благодеяний...
Здесь,
и только здесь – в сфере взаимных отношений между Человеком и
Человеком,
завязывающихся по поводу и вокруг Машины, – лежит ключ к решению
проблемы,
которая на первый взгляд кажется проблемой «Человек –
Машина», то есть
проблемой отношения Человека к чему-то другому (к Машине), а не
«к самому
себе», если воспользоваться опять тем же старым философским
оборотом речи.
Но тут
мы сразу же сталкиваемся с возражением, продиктованным со стороны того
самого
мифического представления, которое кратко и образно выражено поэтом,
– со
стороны мифа о Машине-дьяволе. Не надо попусту пытаться изменить
отношения
Человека к Человеку, завязавшиеся вокруг Машины, не надо производить
революцию
в сфере общественных отношений, в сфере разделения труда, говорят нам
современные
буржуазные сторонники этого мифа, это, дескать, ровно ничего не
изменит, и даже
попросту невозможно. Почему? Да потому, что Машина по природе своей
такова, так
уж она устроена, что люди вынуждены – если они хотят пустить ее в
ход –
поделить между собою обязанности по ее обслуживанию именно так, как они
и были
некогда поделены. А именно: один человек вынужден занять при ней место
и
должность «раба, воспитанного в голодной дисциплине», а
другой – должность
«Жадного Хама». Такого «разделения труда»
требует, дескать, техническое
устройство Машины. Машина-де требует, чтобы одни люди стали
«управителями», а
другие – «управляемыми», требует, чтобы умственный
труд осуществляли одни, а
физический – другие. Она тем самым настоятельно требует, чтобы
одни люди весь
день и всю жизнь работали «головой», а другие –
«руками», и чтобы они постоянно
тренировали только нужные для этого органы своей живой
индивидуальности,
развивали бы их, забыв о прочих органах.
Поэтому,
дескать, именно Машина превращает одного человека в «мыслящий
мозг» (руки и
ноги которого – необязательный придаток), другого – в
сплошные бицепсы, вовсе и
не требующие развитого мозга. Третьего она превращает в Глазеющий Глаз,
четвертого – в Слышащее Ухо, пятого – в Вынюхивающий Нос, и
так далее и тому подобное.
И само собою понятно, что Мыслящий Мозг на паучьих ножках будет
исполнять при
Машине свои обязанности тем эффективнее и оптимальнее, чем меньше он
будет
отвлекаться на другие, вовсе не требующиеся интересами его узкой
специальности,
занятия. То же самое обязаны делать и Глаз, и Ухо, и Нос, и Руки,
которым тоже
было бы полезно поделить свои обязанности между Правой и Левой, а затем
перейти
к еще более дробной специализации по линии Мизинца и Указательного, и
так
далее.
Поэтому,
полагают сторонники упомянутого мифического
представления, профессиональный кретинизм, связанный с максимальным
развитием в
живом человеке лишь одной, узкоспециализированной способности и
соответствующего ей органа тела, – вовсе не беда и не проклятие
Машинного Мира,
а Идеал и Добродетель. А тот факт, что все остальные органы живой
индивидуальности, которыми наградила каждого человека Матушка Природа,
остаются
недоразвитыми и даже могут вовсе отсохнуть, атрофироваться, сделаться
чем-то
вроде аппендикса, – нас волновать не должен. Это – нравится
нам или не нравится
– неизбежная плата за эффективность и оптимальность
функционирования Большой
Машины... Тот факт, что каждый живой человек рожден с мозгом, с руками,
с
глазами, ушами и прочими органами, – просто-напросто показатель
неразумной
расточительности Безмозглой Природы, ненаучности конструкции
человеческого
организма, так сказать, архитектурное излишество...
И надо
признать, что логика такой позиции совершенно железная,
математически-строгая,
неумолимая и последовательная. Раз приняты основная предпосылка и
аксиома, то
все остальное может спокойно вывести любая современная
Электронно-Вычислительная Машина. Каковы же предпосылка и аксиома
такого
мышления?
Представление,
согласно которому Машина – Большая Машина, как совокупность всех
существующих и
могущих появиться машин и машинок – есть высшая цель, то есть
самоцель истории
развития человеческой цивилизации, науки и техники, теории и практики.
А
Человек – живой человек, индивидуум – только средство,
только живое говорящее
орудие, с помощью которого осуществляется эта великая всепоглощающая
цель.
Средство, более или менее пригодное для осуществления цели, и не более.
В
философии такая позиция с некоторых пор получила наименование –
технократическая идеология.
Что же
она такое? Результат простого недомыслия? Бездушная теоретическая
конструкция
нравственно-неразвитого интеллекта?
Увы,
нет. Если бы это было так, то к приведенным рассуждениям можно было бы
относиться с иронией. К сожалению, технократическая идеология –
совершенно точное
логически-теоретическое отражение существующей еще на земном шаре
практики,
теоретический рефлекс действительной формы отношений между Человеком и
Человеком, той самой формы, которую человечество либо радикально
преобразует,
либо, если и не погибнет, то докатится до гораздо более кошмарных
бедствий, чем
все те, которые ему уже довелось испытать, гораздо более страшных, чем
все
ужасы, изобретенные авторами фантастических повестей и романов, ибо они
будут
реальными, а не воображаемыми. Ведь Освенцим и Хиросима – образы
гораздо более
страшные, чем любые пугательные фантазии, предназначенные для чтения в
уютной
квартире.
Машинное
производство, превратившееся в самоцель, ставшее
«производством ради производства», к сожалению, вовсе не
фантазия, не жупел, придуманный
хулителями технического прогресса. Это – реальный принцип
организации реального
производства материальной жизни людей, называемой в науке КАПИТАЛИЗМОМ,
принцип
организации системы отношений Человека к Человеку, основанный на
законах Рынка,
на законах купли-продажи, на законе стоимости, как той высшей меры
ценности и
любой вещи, и любого человека, с помощью которой определяется
«выгодность» или
«невыгодность», «эффективность» или
«неэффективность» всего на свете, будь то
Машина, ее продукт или Человек. Для господствующего класса в этом
обществе весь
смысл деятельности заключен в погоне за прибавочной стоимостью. А тогда
и на
человека приходится смотреть точно так же, как на банку ваксы,
прокатный стан,
кочан капусты или барана, – смотреть с точки зрения ответа на
вопрос: «Сколько
стоит?», чтобы потом решать, куда выгоднее вкладывать деньги и
усилия, – в
живого человека (то есть в его образование, здоровье, в условия его
быта и
развития), или же – в железо, полупроводники,
счетно-вычислительные машины,
чтобы получить поскорее максимальный эффект в виде
«продукта», то есть в виде
вещей, измеряемых опять-таки в тех же самых единицах, все той же мерой
стоимости – деньгами: долларами, фунтами или лирами.
Политическая
экономия доказала, что пока отношения человека к человеку
«опосредствуются» и
устанавливаются через «свободный» Рынок, через игру
рыночных цен, до тех пор в
мире будет господствовать нелепый принцип «производства ради
производства», а
живой человек будет играть незавидную роль детали этого производства.
И до
тех самых пор «наиболее выгодным и оптимальным» способом
использования Человека
в процессе Машинного Производства останется его использование в
качестве
«частичной детали частичной машины», в качестве Мыслящего
Мозга на паучьих
ножках и с паучьими ручками и даже вовсе без них, в качестве Безмозглой
Руки,
Подслушивающего Уха, Бегающих Ног и тому подобных кошмарных образов.
Иными
словами, до тех самых пор наиболее выгодным и эффективным способом
«использования» Человека в процессе Машинного Производства
останется его
использование в виде максимально узкого (и потому максимально
«совершенного» в
своем роде) профессионала, в виде пожизненного лакея или в виде
пожизненного
математика, в виде чиновника узкоспециализированного ведомства или в
виде
логика...
Об
этом-то и пытались мы рассказать в нашей сказке. Так что сказка
– совсем не про Машину, будь то кибернетическая,
докибернетическая или
сверхкибернетическая. Она – про Человека, хотя Человеку в этом
сказочном мире
вовсе места и нет. И все-таки именно он является главным (и даже
единственным)
действующим лицом, роль которого исполняют машины, распределившие между
собой
отдельные функции и гримасы изображаемого ими персонажа.
Машины,
правда, могут про это обстоятельство забыть, несмотря на их удивительно
совершенные запоминающие устройства, могут вообразить, что они играют
самих
себя, и только самих себя, и что разыгрывается вся трагедия Машинного
Производства ради самого Машинного Производства. Могут и среди людей
найтись
такие, которые впадут в ту же самую машинную иллюзию.
«Человеки», которые
вместо того, чтобы на Машину смотреть глазами Человека и видеть в ней
средство
и орудие Человеческой Разумной Воли, станут на Человека взирать с точки
зрения
интересов Машины, Глазеющими Глазами Машины, и видеть поэтому в нем не
живого
человеческого индивида, создателя и творца всего машинного мира,
выпустившего –
увы – бразды управления машинным миром из своих слабых рук, а
всего-навсего
одну из возможных машин, лишь деталь машинного мира.
Так что
если сказка показалась заслуживающей внимания, если в этой главе
удалось
показать, что мораль в басне есть, что кроме лжи сказка содержит в себе
все-таки еще и намек, и что намек относится к весьма серьезным вещам,
то
придется пуститься в более продолжительное и, может быть, не такое
веселое
плавание по морям и волнам научно-теоретической терминологии.
И
поскольку басня наша, в отличие от большинства басен, имеет в виду не
отдельные
бросающиеся в глаза недостатки, а представляет собой попытку
разобраться в проблеме
принципиальных недостатков и достоинств Человека с большой буквы и
Машины с
большой буквы, постольку, в отличие от обычных басен, где мораль
прекрасно
умещается в одну строчку, в один афоризм, мораль окажется здесь –
увы – гораздо
длиннее текста самой басни. Соблюсти законы жанра тут не удастся.