Россия – страна Среднего мира

(отрывок)

С.Б. Чернышов

В терминах сказанного выше, Россия – это страна Среднего мира. Это значит, что наиболее подходящая для моделирования и конструирования русского социума теоретическая модель, идеальный тип – общество Среднего мира или общество культуры. Россия не уникальна, она типична. Но сам этот тип, – именно как идеальный тип, как понятие, – в современной общественной науке потерян, безымянен. Над его разработкой де-факто трудится множество людей, но все это не имеет статуса, названия, не является осознанным занятием и ни в чем пока, кроме нашей хрестоматии “Иное”, в известной мне части культуры не выразилось. Хотя я уверен, что на самом деле в культуре все необходимое уже есть. У многих ученых-предметников, методологов, идеологов наработан материал, который надо лишь собрать, соотнести – и мы увидим, что его даже избыток.

Русский мир: идея власти и власть идеи

Коль скоро Россия – страна Среднего мира, общество культуры, т.е. представитель некоторого идеального типа, тогда к ней прямое отношение имеет следующее утверждение: центральной проблемой Среднего мира является проблема власти. Или, как иногда утверждают, русская идея – это идея власти. В известном смысле русская идея и русская власть – действительно почти синонимы, две нерасторжимых половинки единого целого. Они сцеплены друг с другом и обречены совместно решать общую проблему выживания. Лет десять назад русская идея с русской властью окончательно разошлись и состоят сейчас в разводе. Теперь становится очевидно, что жить друг без друга они не могут. С одной стороны, как только русская идея остается без русской власти, выясняется, что ни одна собака на свете русской идеей больше не интересуется, не платит за это денег, не читает соответствующих трудов... Бедная идея осиротела и просто физически вымирает. И сейчас она закопошилась не столько потому, что чувствует объективную потребность в общественном самоопределении, сколько потому, что вроде бы брезжит надежда прорваться к кассе. С другой стороны, сходное положение у русской власти. Русская власть харизматична. Как только она лишается харизмы, санкции и мандата со стороны некоторой идеи, она провисает и сказать о себе ничего не может. Тогда либо она должна стать архаической, традиционной властью (“Срочно царя-батюшку!”), либо ей надо легитимизироваться на западный манер. Но легитимизация – это настолько глубокое изменение природы русской власти, что по сути тождественно ее самоуничтожению.

Идея власти и власть идеи – две стороны целого.

Идея решает простую проблему: чтобы ей выжить, уцелеть, она должна стать идеей власти. Это двусмысленность, но не парадокс: идея должна пойти на службу власти, и одновременно она должна внутри себя прежде всего развивать идею власти, обязательную для исполнения. Последнее означает: в структуре взаимосвязанных идей о том, каким должен быть человек, какой должна быть экономика, какой должна быть система образования и пр., центральным, главным, узловым вопросом является вопрос: какой должна быть современная российская власть? И пока русская идея внятно, определенно не ответит на этот вопрос, все остальное не имеет никакого значения. Никто ее слушать не будет. Но точно так же и власть у себя в Кремле решает другую, зеркальную сторону этой же проблемы: как стать (или предстать) не голой властью, а властью некоторой идеи, которая правит именем этой идеи, реализует ее и тем самым имеет харизму и мандат? Где взять такую идею и как себя в нее (ее в себя) встроить? Конечно, речь не о том, что мысль Бога о России на все времена состоит в тождестве “Русской идеи” и “Власти”. Речь всего лишь о том, что прилегающий к сегодняшнему дню конкретный слой проблемы самоопределения связан с трансформацией общества культуры (мир № 2) в корпоративное общество (мир № 5), т.е. упирается в вопрос о природе “метавласти” (системы корпоративного принятия решений), и о том, какое изменение претерпевают классические структуры власти при трансформации из истории в постисторию.

Выбор власти: консервация, модернизация или трансформация?

В этом смысле перед русской властью, как и перед властью любого социума, который описывается в понятиях общества Среднего мира, три пути. Власть может себя либо законсервировать, либо модернизировать, либо трансформировать.

1. Путь консервации. Мы должны признать, что принадлежим к Обществам культуры, что у нас власть номенклатурного типа, которая с экономическими формами деятельности справляться не умеет. Всех этих зарвавшихся дельцов-бизнесменов мы либо должны кооптировать в номенклатуру в роли зам.зав. соответствующего отдела ЦК или Администрации, либо закрыть их лавочку, поскольку они так ловко “крутят” свои бабки, что за ними никакие налоговые ведомства угнаться не могут. Госаппарат их контролировать не в силах (это хорошо известно из истории), поэтому надо возвращаться обратно к тому, что уже было – к плановому хозяйству. Понятно, что многим этого делать не хочется. Но никакого способа законсервировать существующий архаичный тип власти и одновременно модернизировать экономику на западный лад нет!

2. Путь модернизация. Мы берем рынок, демократию, кредиты МВФ и осуществляем такую политику реформ, чтобы у нас возникли современные экономические структуры и пр. Однако при этом власть должна изменить свой харизматический тип на современный, легитимный. А в западном обществе, где власть легитимна, главными являются отнюдь не люди власти, а предпринимательская элита. Это означает, что российская власть должна добровольно призвать господ Ходорковского, Милюкова, Бендукидзе или кого-то еще и сказать: “Отцы родные! Даем вам полную свободу, только, ради Бога, создайте современную экономику, а заодно установите нам, политикам, правила легитимной игры, скажите, сколько у нас должно быть партий, и позвольте честно пойти к вам служить, за ваш счет питаться”. Модернизация состоит в том, что мы должны разрушить вековой корпоративный уклад аппаратно-властной деятельности чиновничества со всей наработанной культурой, так как всему этому нет места в современных обществах, и создать структуру, аналогичную западной. Понятно, что это в принципе мыслимый, но крайне болезненный и противоестественный путь, на который существующая власть безусловно не пойдет, если она еще не сошла с ума. Кроме того, есть большое опасения, что усилий кучки наших новых бизнесменов, их интеллектуального, человеческого, волевого ресурса не хватит, чтобы сформировать в исторически короткий срок новую элиту, подобную элите современного Запада.

3. Путь трансформации. Центральной формой деятельности существующей архаической власти является борьба за присвоение, производство и расширенное воспроизводство власти. Архаическая власть проводит с утра до вечера все свои дни в “разборках” по поводу захвата и удержания власти. Профессиональные аппаратные политики ведут себя на рынке власти как на рынке капитала. Однако это – некая неизбежность, закон общественного устройства Среднего мира. Это – форма деятельности, неотъемлемое свойство, способ существования данного типа власти, а не ее недостаток. С ним нельзя “бороться”, подобно тому как нельзя бороться со свойством человека иметь голову. Трансформация власти (на уровне идеального типа) означает, что на месте существующего архаического типа власти должна возникнуть некая корпорация лиц, принимающих решения, которая органично унаследует от предшествующей власти значительную часть аппаратной культуры, человеческого потенциала, всего того опыта, что был накоплен за столетия работы. Но при этом власть будет радикально модернизирована на основе современных организации, технологии и методов корпоративного принятия решений, которые (в форме укладов) давно возникли и получили распространение как на западе, так и в отдельных управленческих структурах бывшего СССР. В таком случае на месте лица, которое борется за власть, возникает ответственное лицо, компетентное в принятии решений, касающихся его уровня. Это лицо выступает либо как конструктор, либо как управляющий субъект конкретного узла или подсистемы в рамках корпорации, принимающей решения. И всем понятен тот набор личных свойств, навыков и знаний, каким должно обладать ответственное лицо данного уровня в корпорации. Ничего сверхъестественного в подобной трансформации нет. Все необходимые теоретические и практические предпосылки, новые компьютерные технологии и прочее уже созданы. Уклады подобного сорта давно существуют на Западе, хотя для постиндустриального общества в целом они неорганичны. “Техноструктура” (термин Гэлбрейта) рождается в муках, встречая могучего оппонента в лице финансовой олигархии постиндустриального типа. Но если бы только российским реформам посчастливилось двинуться по этому пути, их лидеры, в отличие от западной корпоративной элиты, очутились бы в положении отцов-основателей, которые из Англии перенеслись на просторы дикого Запада, и вместо того, чтобы бороться с могучей английской аристократией, имеющей 400-летний опыт властвования и политической борьбы, должны были сражаться лишь с ирокезами. Гражданское общество в США государства не побеждала, оно просто спроектировало и создало его под свои нужды уже заранее подчиненным. Именно поэтому структуры гражданского общества с такой мукой прорастали во Франции, в Англии – везде, где уклады цивилизации с самого начала столкнулись с мощным укорененным слоем элит предыдущего формационного типа. В аналогичном тяжелом положении находится корпоративный уклад, прорастающий в современном постиндустриальном обществе. И в этом смысле мы в нашем архаическом обществе Среднего мира имеем колоссальное преимущество, коим, как всегда, успешно не пользуемся. Ведь перед нами – широкое пространство для самопреобразований, на котором, помимо “ирокезов” из архаичных структур и укладов, не просматривается внутренний противник, даже отдаленно сопоставимый по мощи с постиндустриальной олигархией. Строительный материал для фундамента, который заполнил бы два формационных провала, налицо – современные нам формы индустриального и постиндустриального общества. Да и сам этот провал в результате десятилетия “рыночных реформ” уже не пуст, он оконтурен опалубкой структур нового российского бизнеса. В заметном количестве появились люди, владеющие этими формами. У нас уже есть свои бизнесмены; люди, овладевшие формами деятельности на современном рынке ценных бумаг; люди, которые знают, что такое современная торговля, маркетинг. Среди правительственных чиновников возникла прослойка администраторов постиндустриального типа с пониманием нового предмета управления и экономическим строем мышления. То есть индустриальный и постиндустриальный уклады возникли, но они слабы. В их лице мы как бы имеем еще не чуму, а противочумную вакцину, которая годится для прививки. Если бы наша власть пошла по пути самотрансформации, она бы не встретила ни одного действительно серьезного внутреннего противника помимо собственной ограниченности и инертности. При отсутствии жестких внешних ограничений корпоративная реформа аппарата может быть рассчитана и на 20 лет – время активной политической жизни одного поколения, с целью максимально ослабить опасность внутриноменклатурной гражданской войны. Новые транснациональные русские В случае трансформации власти возникают реальные перспективы и для наших новых транснациональных русских (“НТР-ов”, как я назвал их в 1993 г.). Когда и если подобный корпоративный уклад возникнет и пойдет процесс его становления, – новые предприниматели, конечно, потеряют и без того призрачный шанс стать новой правящей элитой. Зато в продуктивном симбиозе с русской “техноструктурой” они смогут найти подлинное применение всем приобретенным умениям, навыкам, способностям работать на международных финансовых рынках и своему личностному творческому потенциалу. Во-первых, им уже не придется стыдиться российского происхождения как позорного пятна, напротив – они смогут сохранить и развить свою идентичность, самоопределение в качестве русских, у которых будет родина, – страна, где смогут расти и учиться их дети, один из важнейших мировых культурных центров. Во-вторых, при внешнем сохранении образа жизни и привычной формы деятельности “международного предпринимателя” они обретут возможность наполнить эту деятельность качественно новым содержанием, получив мощную информационную и концептуальную поддержку Русской корпорации. Корпорация не только даст им возможность работать на международных рынках по формуле “insider trading” (бизнес, основанный на доступе к закрытой корпоративной информации, – который, кстати, западная финансовая элита с переменным успехом пытается сделать противозаконным). Корпорация, – что гораздо существеннее, – с их помощью сможет поставить на поток разработку современных предпринимательских схем и их планомерную реализацию применительно к конкретным подсистемам мировой экономики. Чуть подробнее этот вопрос разработан в моей статье из второго тома “Иного”.

Век XXI: информационные войны корпораций.

Из того, что я сказал, возникает образ XXI века как эпохи информационных войн транснациональных корпораций. Но говоря о “русском”, мы никак не можем совместить эту проблематику с общеизвестным фактом, что вступаем в мир транснациональных корпораций и информационных войн. “Русское” у многих живет в одном полушарии мозга, где лапти, туески, квас и прочая этнография, а информационные войны корпораций, технотронные элиты, виртуальная реальность и пр. – в другом, разве что символически сосуществуя на страницах отдельных полумаргинальных изданий. Но эти вещи не только совместимы, они про одно и тоже. Более того, для нас формы деятельности, социальные структуры и личностные типы технотронного общества совершенно органичны. Думаю, не случайно у нас встречаются такие удачливые хакеры и такие замечательные суперадминистраторы, не случайно наши корпоративные структуры никак не рассыпаются под ударами “модернизаций” и “шокотерапий”. Но поскольку в моделях МВФовского ряда все это не имеет теоретического статуса, – российские реформы в который уже раз попадают в дурацкую ситуацию: практики ясно ощущают, что надо делать, но в современном русском мировоззрении эти вещи не имеют официального статуса, а посему не подлежат обсуждению в “приличном обществе”. Отсюда – разорванность нашего самосознания и самоопределения. От самоопределения – к новому суверенитету.

Всемирная корпорация Россия.

Все помнят: слово “самоопределение” встречается в контексте, до боли знакомом – ленинской формуле “о праве нации на самоопределение вплоть до отделения”. В этом смысле частью проблемы самоопределения является вопрос о форме суверенитета. И говоря о необходимости нового русского самоопределения, мы, естественно, не можем не говорить о проблеме нового суверенитета. И здесь на самом-то деле все давно все понимают, но ни у кого не поворачивается язык произнести то, что в принципе очевидно, хотя и страшно. Понятно, что никакие границы России, бесспорные и однозначные, никогда и никто уже не сможет установить (да и не только России). Либо мы сконструируем государство несуществующих “этническо-русских” из земель, на которые никто, кроме вышеупомянутых, не претендует, – тогда получится территория, напоминающая дырявое кружево или сыр в разрезе (да и на ту вскоре объявятся претенденты типа обров или скифо-древлян), а большинство говорящих на русском, не сходя с места, в одночасье окажутся за границей. Либо будет решено считать российской любую территорию, где большинство населения говорит на русском и желает быть гражданами РФ, – тогда нам предстоит вести нескончаемые войны с кучей “национальных” субъектов, желающих самоопределяться по-ленински. А в современной войне никого окончательно победить уже нельзя. Если этнокультурный субъект размером хотя бы с Чечню владеет современными технологиями, считает для себя приемлемыми “партизанские” (т.е. террористические) методы борьбы и у него есть диаспора, дающая деньги, победить его не сможет никто – ни ООН, ни НАТО, не говоря уже о доблестной эрэфской армии. Точнее, “победа” в смысле поголовного физического уничтожения самоопределяющегося этноса технологически если и возможна, то абсолютна немыслима для мирового сообщества по современным этическим стандартам; в ответ же на любые военные успехи международных или “федеральных” сил сепаратисты всегда могут шантажировать их причинением неприемлемого ущерба гражданскому населению. Если сегодня еще есть желающие с этим спорить, то уже завтра, когда подствольный гранатомет с ядерной гранатой сравняется в цене с персональным компьютером, дискуссию можно будет прекратить. С другой стороны, предположим чисто теоретически, что границы как-то ухитрились установить, и мировое сообщество объявило или сделало вид, что оно их признает. Тем не менее, это совсем не будет означать их реальности. Границы становятся все прозрачнее: информационно и идеологически они давно уже прозрачны; для современных вооружений они тоже невидимы; для движения людей и вещей – легко проницаемы. На наших глазах само понятие “граница” теряет какой бы то ни было смысл. Но суть – в ином. Такая форма суверенитета, как государство, имеющее территориальные границы с пограничными столбами и т.д., безнадежно и навсегда устарела, дни ее сочтены, она умирает и в исторически обозримые сроки умрет. Конечно, эпоха государств в Предыстории объемлет тысячелетия. Но ее зеркальное отражение в Метаистории, – в рамках которой все эпохи сосуществуют, друг в друге отражаются, друг друга раскачивают и ускоряют своей гравитацией, – вполне может спрессоваться и уложиться в жизнь нескольких поколений. Понятно, что всякое абстрактное утверждение имеет свои ограничения. Понятно, что всякий современный субъект имеет закрытое ядро и систему почти непроницаемых зон, связанных с обороной и безопасностью. Но в целом пространство этой взаимной закрытости постоянно съеживается. Однако таяние государственных границ вовсе не означает растворения и смешения всех этнокультурных субъектов в однородный космополитический бульон. На смену прежним исторически-конкретным формам суверенитета придут иные. Русские вовсе не обречены исчезнуть под натиском южноазийских орд, которые нахлынут и смоют нас, как волной. Я утверждаю: транснациональная корпорация, в ядре которой находится субъект русского, английского или иного культурного самоопределения, и является прообразом современной формы суверенитета. Она вполне несокрушима, и она всемирна. Любая из подлинно современных корпораций всемирна – ее территорией является весь земной шар, что совершенно естественно. Никто не может помешать различным формам ее воспроизводства практически в любом месте земного шара. Ситуация аналогична квантовомеханической модели мироздания: каждая элементарная частица заполняет собой всю вселенную. Постиндустриальный период метаистории – время таяния границ; корпоративный – время всемирности этнокультурных субъектов; идеократический – новое время великих переселений, когда у социальных субъектов, вышедших из лона материнских территорий, будут перерезаны пуповины. Сказанное не означает, что обречен суверенитет как таковой. Просто возникает современная его форма, которая в новых условиях не менее, а даже более неуязвима. Более того, вся тенденция метаистории, второй исторической эпохи состоит не в исчезновении суверенитетов, а в укреплении их. “Зазеркально” развитие как бы пошло в обратную сторону, и многие уже во времена Бердяева, писавшего про “Новое средневековье”, это почувствовали. Будут все более укрепляться, совершенствоваться новые формы самоопределения, и будут все более оконтуриваться границы субъектов – с тем, чтобы на рубеже 2-ой и 3-ей Историй каждый субъект предстал в силе и славе в качестве носителя и выразителя определенной “идеи”. И лишь тогда, в рамках Третьей Истории сможет состояться содержательное разбирательство, сопоставление и взаимодействие этих идей как таковых. Тенденция к суверенному самоопределению будет нарастать, укрепляться, оконтуриваться. Мы уже миновали “перинатальную” точку гибели/рождения суверенных этнокультурных субъектов, мы ее пролетели. Исчезновение суверенитетов – виртуальная точка перехода Истории в Метаисторию. А поскольку парадокс (как уже говорилось) в том, что мы вывалились из Истории до ее окончания и влетели в Метаисторию до ее наступления, этой точке суждено остаться абстракцией. Так и не успев насладиться космополитическим игом мирового правительства, мы от него уже эмансипируемся. “Всечеловеческая идея” состоится, но только не в фукуямовской Первой истории, и даже не в наступающей Второй, а лишь по завершении Третьей. “Всечеловеческая идея” не противоречит “русской”, не совпадает с ней – она в ней нуждается. Проблема институциализации русского. Между “братвой” и “элитой” И тогда встает насущный вопрос. Государство РФ покуда не состоялось и едва ли состоится. Всемирной корпорации “Россия”, к сожалению, покуда не существует. Где и как сегодня “русскому” приткнуться? Как институциализировать “русское”? Кое-кто из присутствующих знает, что я здесь представляю организацию под названием “Русский институт”. Русские институты, говорят, есть в доброй полусотне стран мира (даже в Польше), но в России, как ни странно, до нас таких юридических лиц не было зарегистрировано. “Русский институт” учрежден частными лицами. Эта автономная некоммерческая организация ставит своей целью содействовать всем формам институциализации “русского”. Сейчас “русское” обретается в пространстве маргинальных, полулегальных форм где-то между “братвой” и “элитой”. Братва – понятная всем, распространенная, ясная форма, кстати, вполне органичная русской социальной ткани, и в этом колоссальная трудность. У нас есть резонанс с данной формой, не случайно она столь популярна. Это – архаическая форма самоопределения, которая в отсутствие других легитимных форм притягивает к себе огромные массы малообразованного населения. С этой формой надо разбираться – не пытаться уничтожить ее, а найти путь ее модернизации и трансформации, предложить иную, альтернативную форму самоопределения. Форма деятельности, форма самоопределения никогда не бывает злой или доброй сама по себе – но она может формой выражения злой или доброй воли. Даже пробравшись тайком в чужой огород, можно, как известно, заниматься там тимуровской работой. Другая форма осмысления этой проблемы – тема создания культурной и политической элиты как авангарда и воплощения русской субъектности. Множество авторов, рассуждая об этом, делают оговорки, что им не нравится слово “элита”, но они вынуждены использовать его за неимением лучшего... Но дело тут не в нехватке синонимов – русская речь имеет их в избытке. Сам институт элиты не органичен для нашего общества, и русское самосознание отторгает слово и понятие “элита”. Какая-то элита в РФ, наверное, есть, но она столь же нелегальна, что и братва... Заместителем понятия “элитарности” в России могла бы стать “партийность” в первоначальном ее значении: в смысле принадлежности к корпорации, берущей на себя бремя исторической ответственности, а не в смысле номенклатурных привилегий и льгот. Но слово “партия” у нас получило тяжелую семантическую нагрузку.

Русский институт. Русская программа. Русская партия

Я возвращаюсь к тому, с чего начал. Мы обладаем голодным минимум самоопределения, который у нас никто не отнимет: худо-бедно говорим по-русски. Правда, русский язык, по свидетельству специалистов, разрушается на глазах. Наш язык “поплыл”. Он не успевает отслеживать целый ряд новых областей и форм человеческой деятельности, критическая масса иностранных терминов перевешивает его способность их усваивать, адаптировать, превращать в свои. В результате, в русском мировоззрении образовались зоны слепо-глухо-немоты: есть целый ряд важных феноменов в современном мире, которых мы либо вовсе не видим, либо не имеем слов, чтобы о них говорить. Так что и родная речь – последнее прибежище самоопределения – размывается. Очевидно, начинать придется с того, что на сегодня мы – это партия людей, которые говорят и хотели бы продолжать говорить по-русски: пользоваться им как изумительным по богатству и точности выразительным средством и жить в его стихии. Опираясь на идею Русской партии или, быть может, Русского союза (по аналогии с Alliance Francais), мы должны прежде всего определить, что можно и нужно сделать, чтобы русский язык не исчез или не превратился в реликт. Ответ прост – русский язык должен стать современным. Конечно, необходимо действовать по линии культуры, науки, образования; срочно предпринять все возможное, чтобы наша т.н. диаспора имела возможность смотреть русское ТВ, читать русские книги, отдавать детей в русские школы. Этот шаг при всей его наивности и тривиальности уже имел бы громадные последствия. Но все это реализуемо в той мере, в какой русский язык позволяет жить в современном мире и быть нормальным человеком, т.е. участвовать в том, что в этом мире происходит. Мы должны вновь научиться говорить на этом языке о современных политических, экономических и прочих процессах, о событиях, которые имеют место в пространствах межсубъектного взаимодействия. А если мы получим возможность об этом говорить – мы получим и возможность в этом участвовать. Россия-РФ – странноватый персонаж в мировом спектакле, который торчит враскорячку посреди сцены, абсолютно никак в пьесе не участвует или же предпринимает ненормальные, неадекватные действия. И постепенно как актеры, так и зрители сплачиваются в общем желании каким-то образом поскорее убрать нас со сцены – не потому, что кто-то специально стремится нам сделать плохо, а просто потому, что мы всем мешаем и опасны своей полной непредсказуемостью. Русская программа, отталкиваясь от банального утверждения, что нужно воссоздать русский язык и возобновить русскую культуру, имеет все шансы развернуться в полновесную и полномасштабную культурную, социальную, политическую и экономическую программу, вплоть до концепции национальной безопасности и оборонной доктрины. Мы с коллегами очень долго ждали, покуда серьезные люди, профессионально уполномоченные государственные мужи, бизнесмены и ученые начнут реализовывать программу русского самоопределения, создадут русскую партию и пр. Но поскольку с 1983-85 гг., – с момента, когда непреодолимые препятствия к этому исчезли, – прошло уже почти полтора десятилетия, а решительно ничего подобного не происходит, группа частных лиц взяла инициативу на себя и учредила Русский институт в надежде, что лиха беда – начало, и нашему примеру последуют более компетентные, влиятельные, властные и богатые лица и организации. Но даже если этого не случится, как представитель Русского института хотел бы заверить читателей: мы с ослиным упорством будем отдавать свои силы труду самоопределения, содержание которого я постарался в меру сил здесь обрисовать. Постскриптум. К стратегии русского самоопределения Очерченная в докладе структура пространства самоопределения дает основу для понимания его проблематики. Базовая форма самоопределения в пространстве форм деятельности Перед Россией на длительную перспективу встает стратегическая задача овладения новой формой деятельности и формой суверенитета. Эта форма деятельности – система корпоративного принятия решений. Эта форма суверенитета – транснациональная всемирная корпорация Россия. Предстоит трансформация архаического российского властно-административного уклада в “техноструктуру”, оснащенную современными средствами корпоративного решения проблем. Необходима трансформация рассыпающегося государственного суверенитета в постимперский суверенитет без-граничной, метанациональной корпорации.

Формационная вертикаль пространства форм деятельности

Творчество и обживание новой формы деятельности будет происходить в беспрецедентно сложный момент развития мировой системы, когда требуются точные средства распознавания типов социальных субъектов и их форм деятельности. Язык (алфавит и словарь) этих форм деятельности задает координатную сетку самоопределения. Россия-РФ встречает рубеж тысячелетий в роли страны Среднего мира, застрявшей в нисходящем потоке “предысторических” обществ (формаций) традиции, культуры и цивилизации. Навстречу им и сквозь них, превращая их в свой предмет, уже идет мощный поток метаисторических обществ и укладов – постиндустриальных, корпоративных и идеократических. Формационной вертикали самоопределения в основном и посвящен настоящий доклад. Однако проблематика самоопределения в целом гораздо шире. Категориальная (хронологическая) горизонталь пространства форм деятельности Русская история как часть мировой и есть совокупность состоявшихся и возможных форм русского самоопределения. Речь идет о гефтеровском ее понимании как живой ткани сосуществования сбывшихся, реализованных линий развития – с возможными, но нереализованными линиями и степенями свободы; о федоровском ее понимании как сообществе живых деятелей с умершими и еще не родившимися. История есть материал для творчества нового самоопределения, – именно поэтому ее категориальное расслоение и анализ являются самой злободневной, практической и безотлагательной задачей.

Пространство форм движения

В этом пространстве формы самоопределения облекаются в плоть и кровь, осуществляется их привязка к этносам и территориям, физическому времени и пространству. Здесь разражаются катастрофы и случаются удачи, рождаются и умирают народы и языки. Только в этом пространстве можно увидеть многомерную структуру общественных организмов, состоящих из молекул-укладов. Здесь субъекты одной и той же формы деятельности вступают в игровые и конфликтные взаимодействия, а субъекты разных форм – стремятся превратить друг друга в предмет, возникают и распадаются коалиции, трофические цепочки и “социоценозы”. Язык форм движения служит для выражения тактики процесса самоопределения. Пространство форм развития Проекция пространства развития на формы деятельности ощущается как некое внешнее поле, “аттрактивность” (по Гумилеву), придающие пространству деятельности градиент, оценочную шкалу и эстетическую окраску. Язык форм развития служит для выражения логики смены форм деятельности, стратегии процесса самоопределения. Он позволяет говорить об идеях различных народов и культур, программах национально-государственного развития, системах национальных интересов, доктринах обороны и безопасности. Настоящий доклад начинался с утверждения, что русский язык в его нынешнем состоянии не содержит выразительных средств для рассмотрения содержательных проблем национального самоопределения и развития. Надеюсь, к концу доклада само это утверждение приобрело некоторый положительный смысл.

В основу настоящего доклада положены выступления автора на совещании в аппарате Совета Обороны 21.01.97 г., а также на заседании рабочей группы “Круглого стола бизнеса России” 26.02.97 г. Основы корпоративного принятия решений излагались мной в курсе лекций в Высшей школе экономики осенью 1996 г.

Перейти на главную страницу