Путь зла.

Запад:матрица глобальной гегемонии

(Отрывок)

Андрей Ваджра

 

Книгу можно скачать по адресу:

 http://ruska-pravda.com/index.php/view-details/geopolitika/59-andrej-vadzhra.-put-zla.-zapad-matritsa-global-noj-gegemonii.html

 

 

      С началом капиталистической эпохи и постепенным формированием тоталитарной экономической системы, целиком подчинившей целям своего существования современное общество, трудовая деятельность человека теряет свою естественную самодостаточность, индивид становится системным элементом, функционирующим по законам глобальной производственной мегаструктуры. В данных условиях смысл и цель его труда определяются не им самим, а неведомыми ему факторами, труд становится следствием внешнего принуждения, что приводит к его отчуждению. Наиболее емко об этом писал молодой Маркс в своих «Экономическо-философских рукописях 1844 года»: «В чем же заключается отчуждение труда? Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлет-ворения всяких других потребностей, но не потребности в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут как от чумы. Внешний труд — труд, в процессе которого человек себя отчуждает, есть принесение себя в жертву, самоистязание. И наконец, внешний характер труда проявляется для рабочего втом, что этот труд принадлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому» [79, с. 90-91].

Не осознавая того, индивид отдает большую часть своей жизни тому, что лично для него лишено всякого смысла и имеет значение лишь для чуждой ему и довлеющей над ним экономической системы. Таким образом, современный человек перестал принадлежать самому себе. Достигнув вершины своего развития, западный капитализм приобрел форму нового рабовладельческого строя, при котором рабы (индивиды, включенные в торгово-производственные отношения) являются собственностью безликих сил, воплотивших свою суть в финансово-экономи-ческой системе западного типа.

Главная трагедия современного человека состоит в том, что не только смысл его индивидуального существования оказался сведенным к набору жестких императивов метапротестантской трудовой этики, но сама его жизнь стала изнурительным трудом, обессмысленным тоталитарной экономической системой (NB).

Что же такое ценное получил западный обыватель, утратив возможность самостоятельно формулировать смысл своей жизни и отказавшись от личной свободы? Если говорить коротко — огромную массу ненужных ему вещей, которые, как оказалось, не способны сделать его счастливым.

Джон де Грааф, Дэвид Ванн и Томас X. Нейлор по этому поводу заметили, что «в глубине души большинство из нас знает об этом. Ричард Харвуд установил это в 1995 году, когда проводил для «Фонда Мерк Фэмели» («Merck Family Fund») социологический опрос, касающийся отношения американцев к проблеме потребления. «Люди говорят, что мы расходуем и покупаем много больше, чем нам нужно. Что наши дети приобретают очень материалистический взгляд на мир и что за свои сиюминутные желания мы платим ценой жизни следующих поколений и ценой собственного будущего». Харвуд поясняет: «Это ощущение не зависит от религиозных, возрастных, национальных различий, от разницы в уровне доходов и в образовании. Это общее для всей нашей нации чувство, что мы стали слишком материалистами, слишком жадными, слишком эгоцентричными и эгоистичными и что нам необходимо уравновесить создавшееся положение возвращением вечных ценностей...» [98, с. 17-18].

Что, по сути, представляет собой так называемый «американский образ жизни», который отважные и бескомпромиссные янки готовы защищать до последней капли крови в джунглях Вьетнама, равнинах Югославии, горах Афганистана, пустынях Ирака и т.п.? Этому святому, с точки зрения граждан США, феномену можно дать очень лаконичное определение: американский образ жизни есть неограниченное потребление. Причем не просто потребление, а потребление с самой большой буквы, потребление как изысканное искусство, как утончённая философия, как универсальная религия. Если во времена Традиции по выходным народ посещал в массовом порядке церковь, то теперь — супермаркеты. «В век синдрома потреблядства (как, по нашему мнению, в конце концов будут называться десятилетия, примыкающие к границе между вторым и третьим тысячелетиями) торговые центры заменили собой церкви как символ культурных ценностей, — констатирует Де Грааф. — Действительно, семьдесят процентов наших граждан еженедельно посещает торговые центры, и это больше, чем число людей, регулярно бывающих в церкви» [98, с. 32]. Причем необходимо подчеркнуть, что еженедельный уик-энд, посвященный шоппингу, это не дань необходимости сделать нужные покупки, а некий ритуал, форма времяпрепровождения, когда обыватель часами бродит по огромным мегамаркетам без определенной цели, покупая в итоге то, о чем он до этого момента даже не думал. Можно сказать, что если блуждания по торговым центрам это своеобразное сакральное действо, вводящее сознание адепта в определенное психологическое состояние, то сам акт покупки — катарсис, его завершающий (со всем спектром сопутствующих ему эмоциональных переживаний). Желание купить становится непреодолимым. «Это побуждение охватывает их, как волны прилива, — констатирует психотерапевт Оливия Мелан. — Они впадают в некое подобие транса, своеобразный наркотический экстаз, где почти уже не имеет значения, что именно они покупают» [98, с. 175].

Но что происходит потом, когда счастливый обладатель еще одной купленной вещи возвращается в привычную, тусклую, унылую, изнуряющую обыденность своего повседневного су-ществования, лишенного непрерывного, яркого, шумного праздника торговых стеллажей? Вот как это описывает американский социолог Джеральд Селен: «От многих людей мы постоянно слышим одно и то же: я не вижу жизни. Я просыпаюсь утром. У меня впереди повседневные заботы, забота о престарелых родственниках, 40 минут я добираюсь до работы. Я должен работать допоздна. Поздно вечером я возвращаюсь домой, где меня ждет стирка и счета на оплату. Я запихиваю что-нибудь в микроволновую печь. Затем, усталый до изнеможения, я отправляюсь спать. Утром я просыпаюсь, и все повторяется с самого начала» [98, с. 73]. Таким образом, по сути, ежедневная «битва» за удовлетворение новых потребностей превращается в изнурительное, продолжающееся в течение всей жизни мучение. По данным службы «Gallup», у 48 % американцев хронически не хватает времени, чтобы заниматься ежедневными делами. Три четверти жителей США, как минимум, раз в день переживают состояние стресса, в том числе треть американцев подвержены влиянию стрессов несколько раз вдень.

Субъективные ощущения американцев подтверждаются официальной статистикой. Используя данные Департамента труда, экономист из Гарварда Джульет Скор констатировал, что американцы с полной занятостью работают в среднем на 160 часов (а это целый месяц) больше, чем в 1969 году. «Это не только люди с высокими доходами, которые, между прочим, всегда тратили на работу гораздо больше времени, — утверждает Д. Скор. — Это также представители среднего класса, нижнего класса и просто бедные люди. Все теперь работают дольше». Действительно, согласно данным Международной организации труда, в октябре 1999 года Соединенные Штаты превзошли Японию как современное индустриальное государство с самым длинным рабочим днем. Сорок два процента работающих американцев утверждают, что к концу дня чувствуют себя выжатыми как лимон. Шестьдесят процентов говорят, что хотели бы снизить темп жизни и жить менее напряженно [98, с. 79].

Работа изнуряет и поглощает практически без остатка все свободное время западного человека. Он теряет эмоциональную связь с окружающими и близкими ему людьми, превращаясь в функциональный элемент некой глобальной системы. Личная и семейная жизнь сводятся к предельному минимуму. «Результаты некоторых исследований показывают, — пишет Де Грааф, — что на протяжении жизни последнего поколения время, которое родители проводят со своими детьми, уменьшилось аж на сорок процентов. Одно исследование установило, что американские семейные пары в наше время находят только двенадцать минут в день, чтобы поговорить друг с другом.

К тому же еще призывы не отставать от Джонсов побуждают многие семьи делать долги, а возникающие из-за этого и постоянно кипящие конфликты на денежные темы часто заканчиваются разводом» [98, с. 85-86].

Существование в едином ритме работы и потребления изолирует людей, отчуждает их практически от всего, что их окружает, убивает всякий интерес к жизни, лишает человеческое бытие его действительного смысла, не искаженного культом труда и вещизма. Вот что по этому поводу пишет доктор Ричард Свенсон из Меномони, штат Висконсин: «Отягощение собственностью — это проблема, возникающая, когда у тебя такое количество вещей, что ты вынужден постоянно заниматься ими, заботиться о них, а не о близких тебе людях... Все, чем я владею, владеет мной. Что делают люди, когда им становится грустно? Они идут в торговый центр, делают покупки, и это улучшает их самочувствие, но лишь ненадолго. Потребительство вызывает привыкание. Но оно и не оказывает нужного действия. Люди приобрели все эти вещи и по-прежнему чувствуют себя опусто-шенными. Все, что у них остается, — это стресс, изнеможение, ощущение какой-то выжжености внутри, а их отношения с окружающими куда-то испаряются. Люди окружены всеми видами приносящих удовольствие предметов, но смысл обладания ими утрачен. «Трагедия, — отмечает Свенсон, — это когда чего-то очень хочешь, получаешь желаемое, а оно оказывается пустым. Я думаю, что произошло именно это» [98, с. 75].

Итак, что же получается в итоге? Сотни миллионов людей посвящают свою жизнь обеспечению возможности на выходные всецело предаться шоппингу, сделать очередную покупку, дабы вновь насладить душу ощущением обладания, чувством того, что не зря прожил еще одну неделю... Но, покинув супермаркет, они понимают, что счастье в очередной раз от них ускользнуло. Вроде бы сделан еще один шаг к заветной цели -куплена новая вещь, личное пространство стало более наполненным, а ощущение пустоты только усилилось.

Когда Мать Тереза приехала в Соединенные Штаты для получения почетной ученой степени, она сказала: «Это самое бедное место из всех мест, где я когда-либо была», — рассказывает Роберт Сейпл, директор благотворительной христианской организации «Видение мира». — Она говорила не об экономике, взаимных фондах, Уолл-стрит и покупательной способности, -добавляет он. — Она говорила о нищете души».

Незадолго до своей смерти, которая последовала от опухоли мозга, Ли Этуотер, политтехнолог, руководивший избирательными кампаниями республиканцев, сделал признание. «1980-е годы, — сказал он, — были временем приобретения - приобретения благосостояния, силы, престижа. Я знаю. Я добился большего благосостояния, силы и престижа, чем большинство. Но вы можете обрести все, чего хотели, и по-прежнему ощущать внутреннюю пустоту». Он предупреждал о наличии «духовного вакуума в самом сердце американского общества, опухоли души» [98, с. 124—125].

Если бы человеческое счастье можно было измерять размером собственности, количеством купленных вещей, то американцы были бы самыми счастливыми людьми. В США на данный момент построено 30 тыс. складов для хранения личных вещей, которые уже давно не помещаются в домах. Их общая площадь составляет более миллиарда квадратных футов. С 1960 года масштаб складского бизнеса в Соединенных Штатах увеличился в четыре раза, принося ежегодно прибыль в размере 12 млрд.долл.

А что в итоге? Дома и склады ломятся от барахла, а состояние счастья не возникает, ведь несмотря на небывалые достижения в накоплении материальных благ, желание покупать, обладать еще большим количеством вещей не пропадает. Наоборот, оно только усиливается. Заветная удовлетворенность не наступает. Западный обыватель — как наркоман, который постоянно ищет новую дозу наркотика, избавляющего его на время от мучительного психосоматического состояния, дающего мимолетное облегчение, приносящего отупляющее забытье, но отнюдь не счастье. Его неудержимое стремление к потреблению по своей сути идентично стремлению осла к морковке, которая висит на палке у него перед носом. Бедное животное тянет тяжелую тележку, выбивается из сил, пытаясь дотянуться до вкусного лакомства, не понимая того, что его цель недостижима. Точно так же и западный обыватель: он всю свою жизнь «тянет» на себе гигантскую экономическую систему, выбиваясь из последних сил, и не ведает того, что все его усилия напрасны, ведь набитый барахлом до самой крыши склад, счет в банке, последняя модель автомобиля, новейший мобильный телефон и т.п. изначально не способны сделать человека счастливым, так как их предназначение — быть связующим звеном между экономикой и питающими ее своей энергией человеческими массами. Запад не смог разгадать великую тайну человеческого счастья, гармонию духа он отождествил с набитым желудком.

Дэвид Майерс, социальный психолог из «Hope College», в своей книге «Американский парадокс: духовный голод в век изобилия» исследовал вопрос взаимосвязи материального достатка и ощущения счастья у людей. В итоге он пришел к выводу, что психологический комфорт человека усиливается лишь в процессе достижения уровня удовлетворения основных, насущных потребностей в пище, отдыхе, жилье и в некотором чувстве контроля над собственной жизнью. Как только человек всего этого добивается, ощущение счастья проходит, а дальнейшее усиление материального достатка его не восстанавливает.

В странах с высоким уровнем жизни связь между богатством и субъективным ощущением благополучия «удивительно слаба», отмечает психолог Рональд Инглхарт. «В среднем люди, едущие на работу в автобусе, будучи одеты в рабочую форму, столь же счастливы, как и те, кто разъезжает в костюме на «мерседесе», — говорит Дэвид Ликен, подводя итог своим исследованиям счастья. Даже очень богатые — например, 100 самых богатых американцев, согласно опросу, проведенному в 1980-х годах психологом Эдом Динером и его коллегами по программе Форбса, лишь немногим счастливее людей среднего достатка. Получение наследства, экономический рост, выигрыш в лотерею действительно вызывает кратковременную вспышку радости. Но эйфория идет на убыль по мере привыкания к новому богатству.

Это подтверждают результаты социологических исследований, опубликованные в «Financial Times» 25 ноября 2002 года, которые свидетельствуют о том, что серьезное улучшение качества жизни не сделало людей более счастливыми. Так, Эндрю Освальд из британского «Warwick University» и Дэвид Бланчф-лауэр из американского «Dartmouth College» пришли к выводу, что последние 25 лет американцы считают себя менее счастливыми. Количество британцев, полностью удовлетворенных своей жизнью в течение тех же 25 лет, осталось неизменным (все та же одна треть населения). В Европейском союзе в целом схожая ситуация: за прошедшие 25 лет там люди не стали более счастливыми (одна пятая опрошенных).

По словам Дэниэла Канемана, профессора экономики Принстонского университета и лауреата Нобелевской премии 2002 года, мнение, что богатые счастливее бедных — это миф. «Люди в большей степени довольны жизнью, если у них высокие доходы. Они считают себя более везучими и успешными -в их жизни больше произошло так, как они хотели», — говорит он. Однако и он, и другие эксперты сходятся во мнении, что уровень счастья не растет вместе с суммой на банковском счете.

Здесь применим закон убывающей доходности. И в самом деле, как показывают исследования, уровень психологической удовлетворенности в западных странах за последние 40 лет остановился, хотя средний доход надушу населения возрастал. Джон Хеллуэл, профессор экономики счастья (именно так называется его должность в университете Британской Колумбии), констатирует: «Многие полагают, что высокий уровень материального удовлетворения должен приносить счастье. Однако они говорят: «Ну как же, у меня есть все, но я не счастлив!»

Подобный феномен наглядно демонстрируют результаты последнего исследования, опубликованного в британском журнале «New Scientist», свидетельствующие о том, что самые счастливые люди живут в Нигерии, после которой следуют Мексика, Венесуэла, Сальвадор и Пуэрто-Рико (!). Соединенные Штаты стоят в этом списке на 16 месте.

Основываясь на данных ряда исследований, психолог Ричард Райен поясняет данный феномен следующим образом: «Мы ищем источников удовлетворения вовне, тогда как они находятся внутри нас. У человеческих особей счастье наступает при достижении целей внутреннего порядка, например, когда человек любит и любим. Цели, имеющие внешний характер, такие как материальное богатство, слава, красивая внешность, являются подставными целями, за которыми начинают гнаться люди, желающие набить себя материальными благами до отказа. Люди, преследующие внешние цели, оттачивают свою личность, чтобы завоевать окружающий мир, но они и понятия Не имеют, как управлять своим внутренним миром». Ричард Райен и его коллега Тим Кассер установили, что люди, стремящиеся к богатству, более склонны к депрессиям и имеют более низкую самооценку, чем те, кто руководствуется нематериальными ценностями [98, с. 185].

Запад создал цивилизацию, все процессы которой оказались замкнутыми на создание и удовлетворение психосоматических потребностей человека. При этом необходимо отметить один очень важный момент: ключевым элементом функционирования экономической системы западного типа стало непрерывное производство неестественных, не присущих изначальной природе человека потребностей. То есть, удовлетворив базовые, жизнеобеспечивающие потребности индивидов, западная экономика, для того чтобы создать основу своего дальнейшего роста, начала целенаправленно производить искусственные потребности, удовлетворение которых требовало расширения и совершенствования экономической системы. Главная цель экономики западного типа — непрерывный рост прибыли — требовала непрерывного роста производства, а он, в свою очередь, предполагал непрерывный рост потребления. Именно поэтому конструирование новых, не существовавших ранее, а потому неестественных для человека потребностей, выступающих основным стимулятором производства, приобрело для Запада ключевое значение. Таким образом, можно констатировать, что западная цивилизация — это цивилизация непрерывно создаваемых искусственных потребностей, цивилизация сознательно культивируемых неестественных желаний.

Как констатировал американский писатель Чак Паланик в своем романе-бунте «Бойцовский клуб», «все эти юноши, все эти девушки хотят отдать свою жизнь во имя чего-нибудь. Реклама заставляет их приобретать тряпки и машины, которые им вовсе не нужны. Поколения за поколениями люди работают на ненавистных работах только для того, чтобы иметь возможность купить то, что им не нужно».

По своей сути, эти неестественные желания являются «ложными целями», к которым всю свою жизнь стремится огромная масса людей. Ложными в том смысле, что, достигая их, индивиды не обретают искомого человеческого счастья. И это не случайно, ведь обывательские ценности, к которым они стремятся, всего лишь фетиши, мотивирующие трудовую деятельность. Они не имеют ничего общего с естественными потребностями, присущими человеку от природы, удовлетворение которых только и может сделать его счастливым существом. Эти потребности безжалостно подавлены во имя максимальной прибыли, «экономического роста», для оптимизации функционирования механизмов бизнеса. Более того, естественные человеческие потребности целенаправленно вытесняются в глубь сознания людей, так как их удовлетворение приведет к перенаправлению человеческой энергии на другие ценности, что, без сомнения, разрушит финансово-экономическую и социально-политическую системы западного типа. Как это ни звучит парадоксально, но все достижения Запада создавались неудовлетворенными, глубоко несчастными людьми, упорно идущими не к счастью, а лишь к его миражу. При этом необходимо подчеркнуть, что желания, порождаемые искусственными, изначально не присущими человеческой природе потребностями, ведут только к страданию. Счастливый человек несовместим с западным образом жизни и западными ценностями, ведь в состоянии внутренней гармонии его невозможно заставить до одури работать, принося в жертву молоху труда всю свою жизнь.

В своей книге «Сверх пределов» Донелла Медоуз пишет: «Люди не нуждаются в гигантских машинах, они нуждаются в уважении. Они не нуждаются в чуланах, набитых одеждой, они нуждаются в том, чтобы выглядеть привлекательно, в положительных эмоциях, разнообразии и красоте. Им не нужна электронная аппаратура, им нужно заниматься чем-то достойным в своей жизни. Людям нужна индивидуальность, чувство общности, дерзание, признание, любовь и радость. Попытаться удовлетворить эти потребности с помощью материальных вещей — это значит развить у себя неутомимый аппетит к неверным решениям реально существующих, но так никогда и не решаемых проблем. Возникающая в результате духовная пустота — один из самых сильных побочных эффектов стремления к материальному обогащению» [98, с. 186].